дело Кауля

А.В. Макутчев.

Штрихи к портрету революционера: неизвестное дело против Александра Кауля

 

После Октябрьской революции в регионах страны началось формирование новых органов власти. 7 декабря 1917 г. в Тульской губернии был провозглашен переход власти к Советам. Одновременно с образованием органов власти происходило формирование слоя советских должностных лиц. В большинстве своем новые государственные служащие были выходцами из непривилегированных слоев – крестьянства и рабочего класса, молодые, неопытные и малообразованные люди.

Во многом социальным происхождением советских чиновников объяснялся широкий размах должностных преступлений: стремительный подъем по карьерной лестнице и до того невозможный доступ к материальным ценностям порождал соблазн присвоить их. Росту должностной преступности способствовала также слабость контроля над действиями каждого конкретного служащего, связанная с объективными трудностями периода гражданской войны.

 
Материалы о злоупотреблениях служащих Тульской губернии стекались в Тульский губернский революционный трибунал (ТГРТ) – чрезвычайный орган правосудия, изначально образованный для борьбы с контрреволюцией, но вскоре взявший в свои руки рассмотрение дел о всех категориях преступлений – воинских, должностных, общеуголовных.

Только в 1918-1921 гг. ТГРТ осудил за должностные злоупотребления более 2 тысяч служащих различных советских учреждений[1].

В их числе были как мелкие чиновники – делопроизводители, конторщики, - так и губернские госслужащие высокого уровня[2].

Самым громким делом о должностных злоупотреблениях в среде советских служащих Тульской губернии было дело №1220, рассмотренное Тульским революционным трибуналом в 1920-1921 гг.

Широкий резонанс оно получило не из-за большого размера ущерба или многочисленности членов преступной группы, а ввиду громкости имени главного подозреваемого - председателя Тульского отделения ВЧК (ГубЧК) Александра Кауля.

Его обвиняли в неправомерных действиях по службе: взяточничестве, покрывательстве спекулянтов и незаконном освобождении преступников от ответственности.

Дело Кауля состояло из трех крупных эпизодов и нескольких менее значительных. Каждый из них вполне можно было бы считать самостоятельным т независимым, если бы не присутствие в каждом из них в том или ином качестве фигуры председателя ГубЧК. Между тем обстоятельства этого запутанного дела дают ценную информацию не только о личностных качествах самого Кауля, но и масштабах злоупотреблений в советских учреждениях первых лет советской власти.

Официальные биографии А.И. Кауля традиционно не упоминают ни об указанном деле, ни о других порочащих его фактах[3].

Александр Иосифович Кауль (1887-1958) родился в с. Панинское Николаевского уезда Самарской губернии в семье крестьянина, обрусевшего немца, работавшего волостным писа¬рем. В мае 1909 г. Кауль окончил с золо¬той медалью Саратовскую гимназию, в 1913 г. - историко-филологический факультет Московского университета. В том же году он приехал в Тулу преподавать историю в частных гимназиях.

В 1917 г. Кауль вступил в РСДРП, а 3 марта 1917 г. был избран членом Тульского Совета рабочих депутатов. В конце октября 1917 г. А.И. Кауль стал предсе¬дателем Тульского Совета рабочих и солдатских депутатов, а в ноябре 1917 г. - депутатом Учредитель¬ного собрания по большевистскому списку.

На момент начала разбирательства уголовного дела против него Кауль фактически являлся главным чиновником губернии, совмещая должности председателя Тульского Совета и председателя ГубЧК.

Первоначальным поводом для возбуждения уголовного дела в отношении Кауля стали подозрения чекистов ст. Узловой в его участии в подделке документов.

В конце мая 1920 г. на ст. Узловая Сызранско-Вяземской железной дороги при посадке в вагоны агентами местного Отделения районной транспортной чрезвычайной комиссии (ОРТЧК) были задержаны 7 человек с поддельными проездными удостоверениями в Сибирь.

Задержанные (братья Иван и Александр Салиховы, Илья Кобяков, Дмитрий Добрынин, а также некие Мусатов, Шишиморова и Рыжкова) на допросах рассказали, что в получении поддельных документов им помогли жители Узловой Иван и Яков Бороздины, Михаил , гр. Рылин, Евдокия и Матрена Горбуновы.

Последние брали у задержанных деньги (по 200 тыс. руб. за одно удостоверение)[4], а остальную работу проделывал туляк Егор Горбунов.

Он путем взяток получал разрешения на оформления проездных удостоверений в советских учреждениях Тулы и оформлял их в Тульской ж/д кассе.

Так, для гр. Мусатова и Шишиморовой удостоверения были оформлены в Тульском комендантском управлении, для Кобякова и Добрынина – в Губвоенкомате, для Салиховых - в Отделе Управления Тульского губисполкома[5].
Все обстоятельства преступления были доложены председателю ОРТЧК ст. Узловая Тихонову и его заместителю Разинскому.

По инициативе Разинского были выписаны ордера на обыски и аресты в отношении крупных военных чиновников Тулы - Губвоенрука К.Я. Шемякина[6] и коменданта Тулы Злобина.

В ночь с 23 на 24 июля 1920 г. в губернский центр прибыл представитель ОРТЧК ст. Узловой т. Гейде. Утром он явился к председателю ГубЧК Каулю с подписанными ордерами на производство обысков и арестов в отношении указанных чиновников, а также Егора Горбунова.

Впоследствии глава Узловской ЧК Тихонов, со слов Гейде, докладывал в ВЧК, что «Кауль наотрез отказался утвердить ордера и заявил, что не позволит нам ничего делать в Туле, а его заместитель даже советовал ему агентов ОРТЧК попросту выгнать или убрать»[7].

Дадим слово ответчику. 24 августа 1920 г. в ВЧК поступило официальное объяснение сложившейся ситуации от А.И. Кауля. Глава ГубЧК, объясняя свой отказ, указывал на процессуальные просчеты узловских чекистов.

Так, в ордерах на обыски и аресты в большинстве своем не указывались даже фамилии подозреваемых, «ордера были написаны по подозрению и усмотрению т. Гейде, при этом Гейде предлагал оказывать ему содействие при производстве обысков и задержания»[8].

Кауль писал: «Несмотря на мое указание, что в первую очередь следовало осмотреть делопроизводство соответствующих учреждений и что для того, чтобы взять на себя ответственность за обыски и задержания, необходимо получить соответствующие основания.

На мое предложение представить мне их Гейде согласился на то, что таковых с ним нет, но что они должны быть в Узловой в ОРТЧК»[9].

Тогда Кауль по прямому проводу с тем же самым требованием обратился к Разинскому. Зам. главы ОРТЧК Узловой заявил, что он лично берет на себя всю ответственность за результаты операции и что докажет необходимость обысков потом, после их проведения.

После этого Кауль дал согласие на обыски, но только при условии, что совместно с Гейде операциями у Шемякина и Злобина будет руководить помощник заведующего секретным отделом ТулгубЧК.

Однако Гейде демонстративно отверг это предложение, пожелав проводить обыски лично, без контроля со стороны ГубЧК. После этого представитель ОРТЧК покинул Тулу и вернулся в Узловую ни с чем.

Отказ Кауля подписать ордера на обыски породил у начальства Узловской ЧК подозрения в отношении него, что дало еще больший ход всему делу. С этого момента главной «мишенью» для Разинского и Гейде стал председатель ГубЧК.

Что дало толчок дальнейшим следственным действиям – личные амбиции и задетое самолюбие или достаточные и весомые аргументы против Кауля, – сказать достоверно нельзя. Возможно, дело получило ход ввиду карьеристских устремлений указанных служащих ЧК, пытавшихся заявить о себе путем выдвижения обвинений против высокопоставленного чиновника.

Однако вне зависимости от подлинных мотивов расследования история с поддельными удостоверениями стала только прологом всего уголовного дела против Кауля, скомпрометировавшего не только на главу ГубЧК, но и многие советские учреждения Тулы.

Через два дня после приезда Гейде из Тулы материалы по делу о подложных удостоверениях были переданы на рассмотрение заместителя начальник следственно-оперативной части ОРТЧК А. Межекова, который активно занялся изучением всех его обстоятельств.

В августе 1920 г. Межеков в докладной председателю ОРТЧК ст. Узловая указал на то, что в 1920 г. в производстве ГубЧК и ТГРТ находилось еще несколько дел, к которым мог быть причастен Кауль. Он, в частности, упоминал дела неких Рылеева, Герасимовой, Твердохлебова и Радзевича и других о крупной спекуляции хлебом, «бросающие довольно густую тень на явно противозаконные действия нескольких лиц, стоящих во главе власти, а именно Кауля, Гриневича, Маркова»[10].

По информации Межекова, упомянутые дела были переданы из ТГРТ в ГубЧК, которая приговорила спекулянтов к расстрелу, «Кауль же как глава ГубЧК и его компаньоны остались в стороне под охраной закона, который попирали самым наглым образом»[11].

В сентябре 1920 г. зам. начальника ОРТЧК Разинский отправил весь собранный следственный материал в транспортный отдел ВЧК с просьбой «препроводить в Тулу опытного и надежного товарища для разбирательства»[12]. Вместе с фактическими данными в центр было отправлено весьма эмоциональное заключение Межекова об обстоятельствах дела.

В этом документе был сделан вывод, что «в Туле существует какая-то организация кумовства из местных властей, которая преследует цель наживы, устройства своей жизни, шкурные интересы и веселое времяпровождение, своими преступными делами дискредитирует власть… и во главе этой компании кто же? Тот, кто как раз и должен следить за недопущением подобных явлений, - ПредгубЧК тов. Кауль»[13].

Межеков утверждал, что в Узловской ЧК «имеется материал, что Кауль пьянствует и вообще весьма дружит с местными спекулянтами, освобождает их из-под ареста и т.д., одним словом, в Туле идет какая-то вакханалия преступлений советских властей. Между всеми этими материалами, которые сами по себе самостоятельны, имеется какая-то неуловимая связь, нити коей сходятся в одном месте – кабинете ПредгубЧК Кауля»[14].

Межеков несколько преувеличил серьезность имевшихся у него аргументов. У ОРТЧК Узловой имелись лишь основания для подозрений в адрес Кауля, дискредитировавшие данные о его личности и службе, но не подтвержденные факты и улики.

Тем не менее, эти факты были весьма показательны. Межеков в своем заключении по делу упомянул два эпизода, связанных с именем Кауля. Первый из них – уже рассмотренное дело о подложных удостоверениях и отказе председателя ГубЧК выдать ордера на арест подозреваемых. Вторым эпизодом, дискредитировавшим Кауля, по мнению следователя Межекова, было дело о вагоне гвоздей для Богородицкого уездного отдела образования.

В августе 1920 г. в ОРТЧК ст. Узловая обратился председатель Узловского райкома РКП(б) Михаил Григорьевич Башкиров. Неизвестно, что подвигло его рассказать председателю ОРТЧК Тихонову о событиях трехмесячной давности, когда к нему как давнему приятелю обратился Ярослав Тараканов, заведующий Богородицким уездным отделом народного образования (БУОНО).

Тараканов собирался купить в Туле «мануфактуру»[15] для нужд отдела к 1 мая 1920 г. и просил Башкирова ускорить отправку груза по железной дороге через ст. Узловая, чтобы успеть к сроку.

Башкиров оперативно решил этот вопрос, и купленный Таракановым в Туле вагон гвоздей благополучно прибыл в Богородицк к Первомаю.

17 мая 1920 г. Башкиров, направляясь в составе делегации партработников Узловой на губернскую партийную конференцию в Тулу, встретил в поезде Тараканова. Приятели остались одни в купе, и за выпивкой между ними состоялся «продолжительный разговор о том вагоне мануфактуры и о том, с какими эта покупка была сопряжена трудностями»[16].

Все подробности беседы Башкиров позднее припоминал на допросе, часто делая оговорки – «насколько помню». Тараканов рассказал Башкирову, вагон гвоздей был приобретен по большей цене, чем первоначально планировалось.
Тараканов рассказал Башкирову, с чем ему пришлось столкнуться в Губпродкоме, куда он прибыл для закупки мануфактуры.

«Нам, - говорил он - для нужд отдела необходимы гвозди, я вот поспрашивал в Губпродкоме, нельзя ли получить как-нибудь... и напал на таких людей, - не знаю их ни профессии, ни фамилии, - но предлагавших доставить вагон гвоздей в Богородицк»[17].

Предложенная неизвестными схема была проста: Тараканов должен был заплатить определенную часть стоимости груза, «и они все сделают – выхлопочут все необходимые документы, доставят их на вокзал, и отправят вагон»[18].

Налицо была схема крупной спекуляции: аферисты связывались с клиентом (в данном случае Таракановым), тот платил им сумму, выше реальной стоимости товара, и в расходной смете указывал именно эту стоимость.

Разница между реальной стоимостью и уплаченной клиентом доставалась агентам и тем чиновникам Губпродкома, которые в учетную книгу вносили реальную стоимость, в виде взятки. Тараканов отметил, что, насколько он слышал в Губпродкоме, этим махинациям помогает некий секретарь Губпродкома (фамилии он не вспомнил) и член его правления Гавриил Ермаков.

Чтобы не быть голословными, аферисты заявили Тараканову: «если вы не верите, то мы посадим к вам в квартиру своего человека, в залог, который и будет сидеть у вас до тех пор, пока гвозди не будут в Богородицке»[19].

Этому человеку Тараканов должен был отдать оставшуюся часть денег после того, как гвозди будут доставлены.

В заключение разговора Башкиров поинтересовался у Тараканова, почему тот «упустил случай поймать спекулянтов: можно было бы сторговаться, заплатить деньги, пригласить кого-нибудь из ЧК и поймать их»[20].

Тараканов в свое оправдание заявил, что у него мелькнула эта мысль, но он «побоялся пускать в это дело казенные деньги и рисковать ими, но когда-нибудь он даст этот материал чекистам»[21].

Скорее всего, Тараканов опасался попасть в случае разбирательства этого происшествия в категорию сообщников аферистов, ведь свою часть сделки с ними он выполнил – внес в расходную смету завышенную сумму. Так или иначе, лично Тараканов так и не заявил в ЧК обо всех обстоятельствах этого дела.

Лишь 19 марта 1921 г. Ярослав Семенович Тараканов был допрошен в Тульском губернском революционном трибунале. К тому времени он уже не заведовал Богородицким уездным отделом народного образования, а занимал должность заведующего Агитационным отделом Губкома РКП(б) в Туле.

Тараканову было 29 лет, он был не женат и жил в служебной квартире на улице Тургеневской, дом 41[22].

На допросе выяснилось, что все рассказанное им в поезде Башкирову Тараканов лично не наблюдал и знал со слов «агента по специальным поручениям» БУОНО Павла Селиверстова.

Именно Селиверстов по просьбе Тараканова хлопотал в Губпродкоме о покупке вагона гвоздей, он же и рассказал ему о неизвестных агентах, предлагавших за взятку «купить все, что угодно».

20-летний Павел Николаевич Селиверстов к тому времени более полутора лет работал на разных должностях в БУОНО и неофициально использовался в качестве агента для разнообразных поручений. Он часто помогал в получении тех или иных товаров из Губернского отдела народного образования (ГОНО) - «подталкивал» (ускорял) поставки через свои личные связи, а также урегулировал споры БУОНО с другими учреждениями.

Так, Тараканов рассказал, что в январе 1920 г. он командировал Селиверстова в Тулу, в Губвоенкомат, для решения возникших разногласий с Богородицким уездным военным комиссариатом. Богородицкий увоенком, основываясь на неясной телеграмме из центра, собирался отобрать у БУОНО его склад мануфактуры.

Селиверстов склад отстоял и, вернувшись, рассказывал Тараканову, что для улаживания этого дела ему пришлось дать взятку Губвоенкому[23] в размере бутылки коньяка, стоившей 70 тыс. руб.[24]

Тараканов охарактеризовал Селиверстова как «человека коммерческой складки». Однако Павел Селиверстов на допросе в ТГРТ в феврале 1921 г. все сказанное Таракановым опроверг.

По его словам, агентом БУОНО по каким-либо закупкам он никогда не состоял, никакими коммерческими делами не занимался, Селиверстов признал только то, что иногда занимался «подталкиванием» получения товаров из ГОНО, однако данные о том, что кому-либо давал взятки, отверг.

Имя Кауля в показаниях Башкирова, Тараканова и Селиверстова не упоминалось.

Почему же материалы о взяточничестве в Губпродкоме и Губвоенкомате были приобщены к делу против Кауля?

Основания следователю Межекову указать на Кауля как на возможного покрывателя спекуляции и взяточничества в Губпродкоме дал следующий факт: тем секретарем Губпродкома, что помогал спекуляции и чью фамилию не смог вспомнить Тараканов, был 35-летний Владимир Иванович Рубцов - близкий друг и сосед Александра Кауля. Они были знакомы по общей в прошлом педагогической деятельности. Селиверстов якобы рассказал Тараканову, вернувшись из Тулы с вагоном гвоздей, что Кауль «часто, почти каждый день, бывал у Рубцова и что они часто пьянствовали вместе»[25].

Кроме того, вскоре стало известно, Павел Селиверстов и его брат были родственниками Рубцова и тоже хорошо знакомы с Каулем.

Но это обнаружилось только в августе 1920 г., в ходе рассмотрения третьего эпизода «Дела Кауля».

В конце июня 1920 г. двое мужчин в нетрезвом виде приехали на извозчике к цирку и, не отпустив извозчика, стали брать билеты в цирк.

У кассы они были задержаны чекистами для выяснения личности и отправлены в ГубЧК на этом же извозчике. Пьяными оказались некие Павел Воробейчик и Михаил Салищев. В ГубЧК они пробыли всего пару часов и были отпущены по личному указанию Кауля.

Эта информация сразу же стала известна узловским чекистам и была приобщена к делу против Кауля. Что подозрительного нашли чекисты в этом эпизоде? Дело в том, что Павел Селиверстов, агент БУОНО, давший взятку в Губпродкоме, и Павел Воробейчик, отпущенный по указанию Кауля из-под стражи, - одно и то же лицо.

21-летний Павел Николаевич Селиверстов–Воробейчик к тому времени занимал должность начальника сельскохозяйственного отделения Богородицкого упродкома, был женат и в свои приезды в Тулу проживал в Советской гостинице №1 по ул. Коммунаров[26] (бывшая гостиница Чайкина, ныне на углу ул. Каминского и проспекта Ленина).

Второй задержанный, 33-летний Михаил Павлович Салищев, занимал должность заведующего Отделом имуществ при Губпродкоме.
В секретной докладной записке начальнику ОРТЧК Тихонову в августе 1920 г. агент Иван Зубов сообщал: приехав в ЧК, Павел Воробейчик дал поручение извозчику съездить на квартиру к его брату Борису[27] и привести его документы.

По данным Зубова, когда извозчик приехал в дом Воробейчика, то застал там председателя ГубЧК Кауля, выпивавшего с Борисом Воробейчиком. Якобы за выпивкой Кауль узнал, что задержали Павла, с этим же извозчиком поехал в ЧК и освободил Павла Воробейчика из-под ареста. После этого Кауль якобы поехал на квартиру к своему другу и зятю[28] Воробейчика Владимиру Рубцову, где распили еще 2 бутылки, купленные Павлом по 20 тыс. руб. за бутылку[29].

На допросе в ревтрибунале в январе 1921 г. Павел Селиверстов-Воробейчик иначе изложил всю ситуацию. В двадцатых числах июня 1920 г. он окончил Богородицкое сельскохозяйственное училище и, купив по этому поводу на базаре в Богородицке бутылку самогона, приехал в Тулу. С вокзала он направился в квартиру своего 31-летнего брата Бориса.

Пробыв у брата до 8 часов вечера, Павел Селиверстов-Воробейчик отправился в цирк, захватив с собой привезенный самогон. По дороге в цирк он встретил своего товарища Михаила Алексеевича Салищева, и они направились на квартиру Салищева, где распили самогон, а затем, уже вдвоем, на извозчике поехали в цирк. Когда они стали брать билеты, агент ЧК, заметив «несколько странный костюм» Селиверстова (матроска, поверх нее короткое английское пальто и кепка), подошел и попросил предъявить документы.

Документов при Селиверстове и Салищеве не оказалось, тогда чекист обратил внимание на запах самогона от обоих, арестовал их и отправил на извозчике в ЧК. К тому же, из кармана у Селиверстова торчал револьвер. Приехав в ГубЧК, Селиверстов отправил извозчика предупредить о своем аресте брата Бориса, после чего 22-летний следователь ГубЧК Сергей Петрович Смирнов отправил обоих задержанных в арестантскую. Вскоре Борис Селиверстов-Воробейчик и Рубцов явились в ЧК и привезли документы Павла – личную карточку, удостоверение личности и удостоверение на право ношения револьвера.

Далее, по показаниям Рубцова, Борис Воробейчик, опасаясь, что его брат в арестантском помещении заразится тифом, стал просить дежурного следователя отпустить задержанных. Следователь Смирнов отказался выпустить арестованных, сказав, что они должны просидеть до следующего утра. Тот же ответ дал просителям и член президиума ГубЧК С. Каптельцев. Тогда Борис Селиверстов-Воробейчик и Рубцов направились домой к председателю ЧК Каулю, который только что вернулся из Москвы.

На просьбу Бориса выпустить Павла Селиверстова со ссылкой на болезнь матери, по версии Рубцова, и с указанием на то, что тот выпил только по случаю окончания им училища, Кауль сделал распоряжение выпустить задержанных, о чем написал записку. Спустя некоторое время Борис Селиверстов и Рубцов привезли записку от Кауля об освобождении арестованных.

Содержание этой записки очень важно, поскольку оно может прояснить, чем именно сам Кауль мотивировал освобождение Селиверстова и Салищева из-под ареста. Однако предлог, под которым они официально были выпущены, остался тайной, поскольку никто из обвиняемых и свидетелей не смог вспомнить содержание записки Кауля. Более того, следователь Смирнов утверждал, что записку не читал, а получал ее уже не он, а сменивший его на дежурстве следователь Емельянов. Однако 19-летний дежурный следователь Алексей Григорьевич Емельянов уверял на допросе в ревтрибунале, что летом 1920 г. он ни разу не дежурил при оперативной части ГубЧК, и никаких записок вообще не принимал и не читал[30].

Факт совместной выпивки с Каулем все фигуранты этого дела категорически отрицали. Павел Селиверстов утверждал, что после освобождения отправился на квартиру брата и сейчас же лег спать, причем Кауля в квартире не было. Рубцов заявлял, что его отношения с Каулем были не столь близкими, как считалось, и что Кауль заходил к нему лишь изредка, по-соседски. Борис Селиверстов также говорил, что с Каулем вообще никогда не выпивал, а Рубцов совсем не пьет. Между тем на фактах совместной выпивки и периодического пребывания Кауля в квартире Бориса Селиверстова строился важный аспект обвинения против Кауля, уличающий того в разгульном образе жизни и дискредитации власти.

Ввиду этого важнейшими для следствия должны были стать показания того безымянного извозчика, который якобы видел Кауля в квартире Селиверстова. Без фиксации его показаний один из главных тезисов обвинения превращался в банальные сплетни. Однако извозчик допрошен не был. Почему? Неизвестно. Высокая значимость показаний этого свидетеля должна была быть очевидной для следователей, однако нигде в дальнейших материалах следствия он более не упоминался. Скорее всего, агент Зубов приписал извозчику данные, полученные из какого-то другого источника, или же показания извозчика были выдуманы самим Зубовым[31].

Само по себе освобождение двух пьяных из-под ареста без должных оснований (даже факт возможного совместного времяпрепровождения с ними) не представлялось столь серьезными обвинениями, чтобы навредить Каулю. Для привлечения его к ответственности узловским чекистам требовалось доказать, что Павел Селиверстов был нечист на руку и был освобожден из-под стражи не как простой обыватель или даже друг Кауля, а как опасный преступник или, возможно, подельник председателя ГубЧК. В этом узловским чекистам мог помочь появившийся в августе 1920 г. новый фигурант дела против Кауля – некий Николай Гаврилович Тереховский, он же Каптельцев. Неизвестный информатор весной 1920 г. сообщил Ивану Зубову, что этот человек, 22-летний делопроизводитель Оружейно-технических курсов при Губвоенкомате, являлся близким другом братьев Воробейчиков и Рубцова.

Привлекла внимание чекистов история с теткой Тереховского, 51-летней Варварой Дмитриевной Ананской. Накануне Пасхи 1920 г. она была арестована за спекуляцию продуктовыми карточками вместе с 27-летней Софьей Гавриловной Каптельцевой, сестрой Тереховского. Обе работали в Губпродкоме и, пользуясь своими связями, получали на свое имя продовольственные карточки, после чего их продавали с выгодой. Ананская получила 6 мес. лишения свободы, Каптельцева - 8 мес. Сестра Тереховского отбыла весь срок наказания, а тетка провела в тюрьме только 2,5 мес. и была освобождена 19 мая 1920 г. Согласно данным агента Ивана Зубова, Тереховский не раз бывал в гостях у Бориса Воробейчика-Селиверстова и однажды застал у него дома Кауля. Тереховский якобы стал просить Кауля освободить тетку, что тот и обещал сделать. После этого Кауль, Тереховский и Борис Воробейчик «распили 2 бутылки самогона, которые Тереховский берег к Пасхе»[32]. В скором времени тетку Тереховского действительно освободили.
Узловские чекисты инициировали проверку правильности ведения следствия по этому делу.

Позднее ту же работу проделал следователь ТГРТ Н. Леонгардт, проведший 29 января 1921 г. осмотр дела ГубЧК по обвинению Ананской и Каптельцевой в мошенничестве. Обнаружилось немало процессуальных нарушений в ведении следствия. Так, выяснилось, что, несмотря на выписанный ордер, обыск в квартире Каптельцевой чекистами не проводился.

Однако формальных признаков состава преступления в досрочном освобождении Ананской не обнаружилось, поскольку официально она вышла на свободу по первомайской амнистии[33]. Сестра Тереховского, 27-летняя Софья Гавриловна Каптельцева, под ту амнистию не попала, отбыла полный срок заключения (8 мес.) и была освобождена 15 декабря 1920 г. по ноябрьской амнистии.

Таким образом, обвинить Кауля в неправомерных действиях по должности в данном случае было невозможно, поскольку нельзя было доказать необоснованность освобождения Ананской. После установления этого факта, следователи ОРТЧК Узловой переключились на изучение дружеских и служебных связей Тереховского.

В августе 1920 г. Николай Тереховский гулял близ Щегловской засеки вместе с Николаем Федоровичем Кононовым, бывшим председателем полкового суда Оружейно-технических курсов, где служил Тереховский. Им встретились знакомые Кононова, мужчина и женщина, с которыми они по приглашению Кононова выпили. Женщину эту Кононов называл своей женой. За выпивкой произошел разговор, в котором Тереховский рассказывал о своем товарище Павле Селиверстове-Воробейчике и о том, что у него в квартире и у его зятя Рубцова часто бывает ПредгубЧК Кауль.

Откуда информация об этом происшествии появилась у Ивана Зубова? Дело в том, что знакомыми Кононова, которых встретил Тереховский на прогулке близ Щегловской засеки, были именно 30-летний Иван Григорьевич Зубов, агент ОРТЧК ст. Узловая, и 22-летняя Александра Артемьевна Шушкет, бывшая кассирша ст. Тула Сызранско-Вяземской ж/д, а на тот момент делопроизводитель агитпункта ст. Узловая[34].

Зубов был мало знаком с Кононовым, знал его только по имени «Коля», Тереховского же знал как бывшего делопроизводителя полкового суда Каптельцева. По показаниям Зубова и Шушкет, после знакомства Кононов пригласил всех к себе домой выпить. После выпивки в компании зашел разговор «о том, как кто живет». Тереховский рассказал, что имеет частный заработок от Павла Селиверстова и члена президиума Губпродкома Г. Ермакова, которые поручают ему «какую-то канцелярскую работу по переправке ордеров»[35]. Работа Тереховского оплачивалась Селиверстовым и Ермаковым по 30 тыс. руб. в месяц, сами они зарабатывали от этих операций от 200 тыс. до 1 млн. руб. в месяц. Тереховский, по показаниям Зубова и Шушкет, также говорил, что председатель ГубЧК Кауль «эти операции знает и их прикрывает потому, что почти ежедневно пользуется гостеприимством Селиверстова и Ермакова с выпивкой»[36].

Александра Шушкет также припомнила смутный рассказ Тереховского «о какой-то его тетке, не то сестре, которая попалась в злоупотреблении продкарточками, но благодаря заступничеству той же компании была Каулем освобождена от всякого наказания»[37]. Рассказывал Тереховский и о том, что «один из братьев Селиверстовых был как-то арестован в нетрезвом виде и был тут же отпущен Каулем»[38].

На основании всех полученных данных негласный агент Зубов составил картину деятельности преступной группы, которую изложил в конце августа 1920 г. своему начальнику Тихонову в докладной записке. Согласно этим материалам, по главе этой группы стояли секретарь Губпродкома Рубцов и член его президиума Ермаков. Они получали ордера на продажу товаров по твердым, государственным, ценам и передавали их братьям Селиверстовым и Тереховскому. Николай Тереховский переписывал ордера, меняя в них твердые цены на спекулятивные, завышенные. Павел Селиверстов одновременно подыскивал покупателей, его брат Борис занимался тем же в Губсовнархозе, где он работал. Деятельность этой группы, по мнению Зубова, не могла не быть известна Каулю, учитывая его близкое знакомство и соседство с Рубцовым и Селиверстовыми. Возможно, в эту преступную группу входили и другие, менее значимые фигуры: Горбунов, Ананская, Каптельцева.

Зубов указывал, что всю схему действия преступной группы ему раскрыл Николай Тереховский. Однако в феврале 1921 г. Тереховский отказался от всех своих первоначальных показаний. Скорее всего, он сам испугался дерзости своих показаний (о нерешительности Тереховского свидетельствует тот факт, что он дважды не являлся по повестке на допрос в ревтрибунал). На допросе в ТГРТ в феврале 1921 г. он утверждал, что в компании Зубова, Кононова и Шушкет он рассказывал только о своем товарище Павле Селиверстове-Воробейчике, и о «том, что знают все» - что в квартире у зятя Селиверстова Рубцова часто бывает Кауль. Учитывая разницу в показаниях свидетелей, возникает вопрос: кто говорил неправду? Если лгали Зубов и Шушкет, то налицо попытка оговора и подтасовки материалов следствия. Если лгал Тереховский, то все сказанное на допросах Зубовым и Шушкет было правдой или же все сказанное Тереховским на квартире у Кононова было пьяным хвастовством.

Добиться признания от участников преступной группы следователям также не удалось. Павел Селиверстов-Воробейчик на допросе в ревтрибунале отрицал наличие каких-либо деловых отношений с Тереховским, хотя признавал, что знал его 2 года 4 месяца и считал своим товарищем. Все показания Тереховского Павел Селиверстов объяснял «происками» его сестры. Павел Селиверстов рассказал, что до своей женитьбы весной 1920 г. он был в близких отношениях с Евгенией Гавриловной Каптельцевой, сестрой Тереховского, и даже намекал ей на возможность женитьбы на ней. Евгения, по словам Селиверстова, говорила ему тогда, что «отомстит, если он женится на другой»[39].

Борис Селиверстов и Владимир Рубцов в один голос утверждали, что с Тереховским были совершенно не знакомы и никакой работы ему не поручали. Рубцов также отрицал свое участие в каких-либо операциях по продаже мануфактуры или гвоздей, в том числе Богородицкому отделу народного образования.
Несмотря на обилие данных и активную работу чекистов Узловой, обвинение против Кауля было несостоятельным. Все улики против Кауля оказались косвенными. Впрочем, действия следователей ВЧК и ТГРТ на финальной стадии разбирательства дела породили сомнения в объективности следствия против крупных чиновников Тулы.

В январе 1921 г. в Тулу для рассмотрения дела по просьбе ОРТЧК Узловой прибыл военный следователь ВЧК Изачик. В течение трех недель он изучал достаточность улик против Кауля, но ничего предосудительного в материалах следствия не обнаружил. Следователь ВЧК не обнаружил какой-либо связи между эпизодами дела и между его фигурантами. Согласно заключению Изачика, дело следовало разделить на четыре независимых: о поддельных проездных удостоверениях, о взяточничестве в Губпродкоме, о взяточничестве в Губвоенкомате и о неправомерных действиях председателя ГубЧК Кауля. При этом лишь по первому делу разбирательство дошло до суда, осуждены были только лица, получавшие фальшивые удостоверения. По трем другим делам Изачик констатировал «отсутствие достаточных данных для привлечения лиц к ответственности»[40].

В конце января 1921 г. дело Кауля было передано в Тульский губревтрибунал и поручено следователю-докладчику Николаю Леонгардту. На момент принятия дела ему было около тридцати, еще до революции он окончил юридический факультет Юрьевского университета, в партиях не состоял[41]. Выводы Леонгардта практически совпали с мнением чекиста Изачика. В марте 1921 г. Леонгардт составил заключение, в котором отметил, что все указания на неправомерные действия Кауля и других властей не нашли подтверждения в материалах следствия, а все полученные данные «следует охарактеризовать как беспочвенные сплетни»[42]. Отдельно следователь упомянул про эпизод с дачей взятки (бутылки коньяка) Павлом Селиверстовым Губвоенкому Д. Оськину. Однако вывод Леонгардта по этому эпизоду дела до конца не ясен и вызывает вопросы: он отметил, что «Оськин мог и не знать, что бутылка коньяку дается ему в качестве взятки, а для Селиверстова и Тараканова эта дача взятки, если она действительно имела место, являлась бы преступлением бескорыстным»[43].

31 марта 1921 г. на распорядительном заседании Тульского губревтрибунала «Дело Кауля» было прекращено «за отсутствием состава преступления и непричастностью подследственных к описанным преступным деяниям»[44]. Характерно, что сам Кауль по поводу обвинений в свой адрес допрошен не был. В сентябре 1920 г. по приказу ЦК РКП(б) он был отозван из Тулы и направлен чрезвычайным уполномоченным ВЦИК и Наркомпрода в Поволжье. Далее карьера Александра Кауля пошла по нисходящей: в 1922-1928 гг. он работал в органах ЧК Ленинграда, Ростова-на-Дону, Тбилиси, Москвы, в июле 1928 г. был направлен в резерв ОГПУ без денежного довольствия.

С октября 1935 г. Кауль заведовал отделом школ и науки Северо-Кавказского райкома партии. В июле 1938 г. он был арестован по обвинению в участии в националистической организации и до 1955 г. отбывал наказание в Карагандинском лагере.

Умер Кауль в 1956 г. в Караганде, сумев перед этим добиться полной реабилитации.
Причины перевода Кауля из Тулы официальными биографами не объясняются. Утверждать, что основанием него стало именно указанное судебное разбирательство в отношении ПредГубЧК, достоверно нельзя.

Однако, несмотря на недоказанность обвинений, «Дело Кауля» представило немало компрометирующих данных как против главы ГубЧК, так и против советских органов власти Тулы в целом.

А.В. Макутчев,
к.и.н., ст. преп. кафедры правовых
дисциплин ТГПУ им. Л.Н. Толстого

[1] Государственное архивное учреждение Тульской области (далее - ГАУТО). Ф. 1963. Оп. 1. Д. 2134. Л. 18-20, 23-25; Д. 2130. Л. 26-29; Ф. 717. Оп. 1. Д. 230. Л. 14-30.
[2] К примеру, тульский нарком финансов В.И. Руднев был осужден ТГРТ зимой 1919 г. за растрату.
[3] Кауль А.И. Мы побеждали в трудных боях с меньшевиками и эсерами // Это было в 1917… Сб. воспоминаний участни¬ков октябрьских событий в Туле. - Тула, 1957, с. 25—37; Норильский С. Александр Кауль. — «Коммунар», 1967, 14 июня; Парыгина Н. Человек высокого долга // Гвардейцы ве¬ликого Октября. - Тула, 1967, с. 452—491; Щеглов С. Вахтенный Октября.— «Молодой коммунар», 1967, 16 июня.
[4] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 6.
[5] Там же. Л. 7-8.
[6] Шемякин Константин Яковлевич (1864-1927) – выпускник Николаевской Академии Генерального штаба. Генерал-майор царской армии, участник I Мировой войны, кавалер орденов Св. Станистава 1 ст. и Св. Владимира 3 ст. С сентября 1918 г. военный руководитель Тульского губернского военного комиссариата. С июля 1920 г. - начальник воинских частей Орловского военного округа.
[7] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 1.
[8] Там же. Л. 3.
[9] Там же. Л. 1-1об.
[10] Там же. Л. 2.
[11] Там же. Л. 4.
[12] Там же. Л. 1.
[13] Там же. Л. 3.
[14] Там же.
[15] Под мануфактурой понимали промышленную продукцию – от ткани до скобяных изделий.
[16] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 4-5.
[17] Там же. Л. 5.
[18] Там же. Л. 6.
[19] Там же.
[20] Там же. Л. 7.
[21] Там же.
[22] Там же. Л. 18.
[23] Тараканов неуверенно указывал фамилию Губвоенкома: «кажется, Оськин». Оськин Дмитрий Порфирьевич (1892-1934) – военный работник. Левый эсер, с июня 1918 г. – член РКП(б). Участник I Мировой войны, кавалер четырех Георгиевских крестов. В 1918 г. военный комиссар Тульской губернии, член Военного совета, комендант тульского укрепрайона, организатор обороны Тулы от войск Деникина..
[24] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 12-13.
[25] Сам Селиверстов эти данные на допросе отверг.
[26] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 22.
[27] Дом Бориса Воробейчика располагался на ул. Жуковского д. 21, напротив дома Александра Кауля.
[28] Рубцов был женат на сестре Бориса Воробейчика.
[29] Источник появления этих данных у агента Зубова неизвестен.
[30] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 27.
[31] На это косвенно указывает не поставленный в материалах под сомнение факт отсутствия Кауля в Туле в день задержания Селиверстова и Салищева – он вернулся из Москвы лишь к вечеру.
[32] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 28.
[33] Кроме того, если бы Тереховский хотел освободить тетку, то скорее обратился бы к брату, тому самому С. Каптельцеву, члену Президиума ГубЧК, отказавшемуся выпустить из-под ареста Селиверстова и Салищева.
[34] Зубов на допросе в ТГРТ 3 января 1921 г. утверждал, что указанная встреча была незапланированной, случайной.
[35] ГАУТО. Ф. 1963. Оп. 1. Д. 1469. Л. 21-22.
[36] Там же. Л. 22.
[37] Там же. Л. 23.
[38] Там же. Л.24.
[39] Там же. Л. 32.
[40] Там же. Л. 42.
[41] Там же. Д. 2134. Л. 60.
[42] Там же. Д. 1469. Л. 42.
[43] Там же.
[44] Там же. Л. 46.

Опубликовано на сайте ТУЛА-WEB.RU в 2011 г.    Адрес статьи: http://tula-web.ru/statiy/?c=3&st=vez10rg